О вороне (вороне, сороке)

Знаете ли Вы, что ворон (сорока) – весьма интересный, сочетающий в себе и пользу, и вред, персонаж.

Ворон мог являться священным животным (предком) тех или иных родов. Думать так заставляют русские сказки, где Ворон отражается как человек, причём жених (зять главного героя), хотя, судя по именам, не только Змей или Вихрь, но и Ворон Воронович должны, по идее, выглядеть не как люди[i]. В русском эпосе известны случаи, когда сами русские князья оборачиваются чёрным вороном, что на общем фоне восточнославянской культуры, в которой ворон обычно – отрицательный образ[iii], придаёт данным лидерам несколько зловещий, едва ли не демонический оттенок. Вещие птицы как вестники смерти — известный образ русских былин[iv]. Но это скорее восприятие современного человека, чем человека того времени, когда создавался данный сюжет. Князь восхваляется, если он способен защитить от жестоких и агрессивных врагов, часто приходивших к восточным славянам, даже если этот князь – оборотень. На фоне того факта, что князь-оборотень у восточных славян – сын Змея-Велеса, а «пра-Велесом» являлся леший, понятен и образ князя-ворона, ибо леший также может являться вороном и «цокотать» сорокой[v]. Что же касается сороки, то это также волшебная птица – отсюда, видимо, и её связь не только с вороном, но и с лешим. В Полесье, чтобы защитить ткацкий станок, его крестили (!) убитой сорокой[vi], что является величайшим кощунством, но, как мы видим, весьма созвучно народной культуре, в своих истоках – языческой. Кроме того, сам образ ворона, как, впрочем, и орла, у восточных славян двойственен.

Вестником же, судя по данным русского эпоса, может мыслиться любая птица (без уточнения)[vii]. Но чаще всего это именно ворон. В былинах он не только предрекает положительному герою смерть, как в старине о Сухмане (образ воронов как глашатаев несчастья известен многим народам, например, арабам)[viii], но и предупреждающий его об опасности[ix]. Таким же вестниками два ворона фактически оказываются в русской балладе из Архангельской губернии, причём здесь это, собственно говоря, скорее просто 'птицы', ибо вороны тождественны в данном тексте соколам: Молилась ровно тридцать лет, / И во снах-то ей да привиделося, / Наяву-то ей да показалося: / И как летит, летит два чёрна ворона, / Да чёрна ворона, два ясна сокола[x].

Существуют и такие тексты, в которых благодаря ворону положительный герой оказывается победителем. Это птица хитрая, т.е. `колдовская`, `волшебная`, она – или чёрная, или синяя, с белым крылом. Последние два определения не соответствуют реальному ворону. В украинском заговоре от сглаза главный уничтожитель последнего – именно ворон. Здесь он безусловно положительный персонаж. Обратимся теперь к Иранскому Миру. Вретрагна «Авесты» – «мощнейшая» и чрезвычайно быстрая птица, что всегда смущало читателей, ибо это также слабо вяжется с реальным вороном, тем более что позднее воплощениями этого сверхъестественного существа считались также кабан и конь. Кроме того, Вретрагна порой воспринимался и как сокол. Но Вретрагне-птице подобен и ворон онежских былин, и некоторых русских сказок Сибири. Другая русско-иранская параллель – покровительство Вретрагны власти шаханшаха. Учитывая же, что образ князя-ворона относится к чрезвычайно архаичному пласту русского эпоса, ясно, что перед нами скорее наследие общего у ариев и славян пласта культуры, чем влияние Ирана на восточных славян. К тому же, связи данной ветви славянства с Ираном всегда были менее серьёзными, чем с аланами. Обращаясь же к образу гигантского ворона в сибирской сказке, необходимо предположить здесь влияние фольклора сибирских народов, где образ ворона имел колоссальное значение. Но данные иных былин нельзя объяснить аналогичным образом. Иными словами, это собственно восточнославянские представления. Сидит птица черный ворон во сыром дубе, / Перьицо у ворона черным-черно, / Крыльицо у ворона белым-бело, – читаем в данном тексте, – А й роспущены перьица до матушки сырой земли: / Эдакого птицы на свети не видано, / А й на белоем да и не слыхано. Из контекста же можно понять, что перед нами здесь – некий особый огромный ворон, видимо, единственный на Земле, живущий внутри Мирового Древа. С этим вороном можно сблизить и «пташку вещую поднебесную», которая сидит на сыром дубу, которая в сборнике Н.С. Тихонравова и В.Ф. Миллера предупреждает положительного героя Сурогу о Кургане-царе. В других старинах ворон сравнивается с монахом. Их обоих как священных существ строго запрещено убивать: Ты слыхал ли поговорко на Святой Руси: / В кельи старця-то убить – так то не спасеньё, / Черна ворона подстрелить – то не корысть получить…[xi]. Добавим попутно, что неразличимые сороки-вороны помогают и бабам прясть кудель, сливаясь с образами двойственных (и добрых, и злых одновременно) женских персонажей, — начиная от Мокоши и заканчивая русской Середой и украинскими Нiчками[xii].

Чёрный ворон предупреждает малютку Илью Муровича о татарских подкопах. Он же, названный здесь птицей вещей, рассказывает Козарину о пленении девицы, которая оказывается его сестрой, а Алёшу Поповича – о полонянке у татар. В онежском тексте он сообщает Добрыне о нашествии врагов. В архангельских былинах ворон обычно сидит на дубу, а в одном случае – на берёзе[xiii], что также подчёркивает его связь с Мировым Древом — Древом, с которым был связан и бог грозы, и Великая Мать. В былине из Русского Устья ворон взамен на сохранение своей жизни сообщает о появлении у Смородины Пурги-царя[xiv]. Подобное положительное отношение к ворону известно, строго говоря, не только у родственников наших предков – народов индоевропейской языковой семьи, но и у финно-угров. Так, в Эстонии счастливым деревом для строительства дома считалось дерево с вороньим гнездом[xv].

Судя же по некоторым намёкам в сказках, мясо ворон, впрочем, как и близких к ним в восприятии восточных славян сорок – пища жрецов-дуров (будущих сказочных 'дураков'). Этих же птиц герой кормит мясом другого священного животного – коня[xvi]. В других русских сказках именно у вороны – живая и мёртвая вода[xvii]. Чёрные вороны и серые волки – две заставы между миром Дюка и Киевом[xviii]. В старших исторических песнях чёрный ворон – воплощение старости, тогда как ясен сокол – молодости. С ясным соколом русский эпос и рекрутские причитания обычно сравнивают героя. Правда, в русских же свадебных текстах очи ясного сокола могут быть и у невесты, а черны грачи, чужи млады соколы – обозначение поезжан, ритуально враждебных невесте и её роду. Но орёл (у русских) и сокол (у литовцев) может восприниматься и как птица – вестница смерти[xix]. В былинах, кроме того, вестником выступает сокол героя, что имеет параллели в фольклоре Западной Европы[xx].

В былине о бое Ильи и Добрыни герои сравниваются с грозными тучами, ясными соколами и чёрными воронами. Наконец, в былине о Сухмане этот герой сравнивается и с ясным соколом, и с лютым зверем[xxi]. В обоих случаях это явная похвала. В исторических песнях XVIII века известны, хотя и редкие, случаи восприятия как вещей птицы не ворона, а сокола и орла[xxii] или голубя, что, впрочем, легко объяснимо образом этой птицы у индоевропейцев как «птицы бездны», источника всякого сверхъестественного знания: название голубя восходит к древнему корню со значением `бездна, преисподняя`[xxiii].

Итак, ворон – священная птица славян, птица, принадлежащая иному миру, и посредник или вестник между мирами. Это зловещая птица русского фольклора, но, одновременно, вестник и мудрый советник, помогающий положительному герою. Князь здесь может обращаться и в черного ворона – ещё одно амбивалентное существо восточнославянской культуры, которое сравнивается с монахом и убивать которое запрещено. Учитывая же, что Вретрагна, одним из «прототипов» которого был ворон, являлся покровителем власти шаханшахов в Иране, ясно, что перед нами – один из древнейших образов, восходящий едва ли не к общеиндоевропейским временам. Предки алан, которые обычно были ближе к славянам, напротив, не сохранили его.

Автор: Лисюченко Игорь Васильевич

[i] Шуб Т.А. Былины русских старожилов низовьев реки Индигирки// Русский фольклор (РФ). Т. I/ Отв. ред. М.О. Скрипиль. М.; Л., 1956. С. 225, 227, 233; Русские сказки в записях и публикациях первой половины XIX века/ Сост., вступ. ст. и комм. Н.В. Новикова. М.; Л., 1961. № 20; Русские народные сказки Сибири о богатырях/ Сост., вступ. ст. и комм. Р.П. Матвеевой, отв. ред. Л.Е. Элиасов. Новосибирск, 1979. № 26; Афанасьев А.Н. Происхождение мифа. Статьи по фольклору, этнографии и мифологии. М., 1996. С. 168; Иванов В.В., Топоров В.Н. Славянские языковые моделирующие семиотические системы. М., 1965. С. 189; Новик Е.С. Система персонажей русской волшебной сказки// Структура волшебной сказки/ Отв. ред серии Е.С. Новик, ред. Н.В. Усенко. М., 2001. С. 131-132.

[ii] Былины Севера: В 2-х томах. Т. I. Мезень и Печора/ Записи, вступ. статья и комм. А.М. Астаховой. М.; Л., 1938. № 88; Т. II. Прионежье, Пинега и Поморье/ Подг. текста и комм. А.М. Астаховой. М.; Л., 1951.№ 152; Былины Пудожского края/ Подг. текстов, статья и примечания Г.Н. Париловой и А.Д. Соймонова. Петрозаводск, 1941. № 24; Онежские былины/ Подбор былин и науч. ред. текстов акад. Ю.М. Соколов, подг. текстов к печати, примечания и словарь В.И. Чичерова. М., 1948. № 17; Сказитель Ф.А. Конашков. Петрозаводск, 1948. № 10; Сидельников В. Былины Сибири. Томск, 1968. С. 377-378; Шуб Т.А. Указ. соч. С. 223; Фольклор Русского Устья/ Отв. ред. С.Н. Азбелев, Н.А. Мещёрский (ФРУ). Л., 1986. №№ 109, 111; Русские былины старой и новой записи/ Под ред. акад. Н.С. Тихонравова и проф. В.С. Миллера.М., 1894. Отд. II. № 69.

[iii] Былины новой и недавней записи/ Под ред. В.Ф. Миллера. М., 1908. № 1. С. 5; Фольклор Саратовской области (ФСО). Кн. 1/ Сост. Т.М. Акимовой, под ред. А.П. Скафтымова. Саратов, 1946. № 110; Исторические песни XVIII века/ Изд. подг. О.Б. Алексеева и Л.И. Емельянов, отв. ред. А.Д. Соймонов. Л., 1971. №№ 54, 459; Исторические песни XIX века/ Изд. подг. Л.В. Домановский, О.Б. Алексеева, Э.С. Литвин, отв. ред. В.Г. Базанов. Л., 1973. № 302; Поэзия крестьянских праздников/ Вступ. ст., составление, подг. текста и примечания И.И. Земцовского. Общ. ред. В.Г. Базанова. Л., 1970. №№ 305, 307; Новик Е.С. Указ. соч. С. 133.

[iv] См., напр.: Чичеров В.И. Школы сказителей Заонежья. М., 1982. С. 119.

[v] Криничная Н.А. Русская народная мифологическая проза: Истоки и полисемантизм образов: В 3-х т. Т. 1: Былички, бывальщины, легенды, поверья о духах-«хозяевах». СПб., 2001. С. 351, 359.

[vi] Левкиевская Е.Е. Славянский оберег. Семантика и структура. М., 2002. С. 50.

[vii] Архангельские былины и исторические песни, собранные А.Д. Григорьевым в 1899-1901 гг.: В 3-х томах. Т. I. М., 1904. № 16 (52).

[viii] ФСО. № 3. Ср.: Крачковский И.Ю. Избр. соч.: В 6-ти томах. Т. II. М.; Л., 1955. С. 629.

[ix] Былины новой и недавней записи. № 54. С. 133; ФСО. № 408.

[x] Народные баллады/ Вступ. ст., подг. текста и примечания Д.М. Балашова. М.; Л., 1963. С. 135-136.

[xi] Гильфердинг А.Ф. Онежские былины, записанные летом 1871 года. В 3-х томах. Т. II. М.; Л., 1938. № №№ 182, 87, 136; Былины новой и недавней записи. № 70. С. 192-193; Народные баллады. С. 187; Левкиевская Е.Е. Славянский оберег. С. 226; Онежские былины. № 17; Луконин В.Г. Культура сасанидского Ирана. Иран в III-V вв. Очерки по истории культуры. М., 1969. С. 32, 40, 46-47, 53, 55-56; Русские народные сказки Сибири о богатырях. № 27; Матвеева Р.П. Комментарии// Там же. С. 292; Авеста в русских переводах (1861-1996)/ Сост., общ. ред., примеч., справочный комм. В. Рака. СПб., 1998. С. 341-360. Ср.: Русские былины старой и новой записи. Отд. II. № 65.

[xii] Иванов В.В., Топоров В.Н. Славянские языковые моделирующие семиотические системы. С. 20. Примеч. 36.

[xiii] Былины новой и недавней записи. № 6. С. 18; Гильфердинг А.Ф. Онежские былины, записанные летом 1871 года. Т. II. № 168; Архангельские былины… Т. I. №№ 20 (56), 24 (60), 34 (70), 40 (76), 48 (84), 53 (89), 112 (148); Былины и песни Южной Сибири/ Собрание С.И. Гуляева. Под ред. В.И. Чичерова. Новосибирск, 1952. № 16. С. 112; № 15. С. 108-109.

[xiv] Шуб Т.А. Указ. соч. С. 232-233; ФРУ. № 108.

[xv] Шлыгина Н.В. Эстонское крестьянское жилище XIX – начале XX вв.// Балтийский этнографический сборник/ Отв. ред. Н.Н. Чебоксаров, Л.Н. Терентьева. М., 1956. С. 57.

[xvi] Русские народные сказки Карельского Поморья/ Сост. А.П. Разумова и Т.И. Сенькина. Петрозаводск, 1974. № 2.

[xvii] ФСО. № 408; Русские народные сказки Сибири о богатырях. № 1.

[xviii] Русские былины старой и новой записи. Отд. II. № 50.

[xix] Гильфердинг А.Ф. Онежские былины. Т. II. № 88, 145; Русская свадьба. Т. 1/ Отв. ред. А.С. Каргин. М., 2000. С. 37; № 76. С. 201; Федосова И.А. Избранное. Петрозаводск, 1981. № 10. С. 114, 119, 126-127, 149, 152, 155, 158; Невская Л.Г. Семантика дома и смежных представлений в погребальном фольклоре// Балто-славянские исследования. 1981 год/ Отв. ред. Вяч.Вс. Иванов. М., 1982. С. 110-111.

[xx] Русские былины старой и новой записи. Отд. II. № 15; Веселовский А.Н. Южнорусские былины. В XI томах. Т. III-XI. СПб., 1885. Т. XI. С. 403-405.

[xxi] Архангельские былины… Т. I. № 93 (129); ФСО. № 3.

[xxii] Исторические песни XVIII века. №№ 496-498.

[xxiii] Былины новой и недавней записи. № 28. С. 70, 73-74; Маковский М.М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках: Образ мира и миры образов. М., 1996. С. 125.