Об Индрике и замене старого князя молодым

Знаете ли Вы, что в былинах об Индрике (Устимане, Скимене) перед нами – поединок повелителя зверей, едущего на коне и использующего человеческое оружие, зверя с булатной щетиной, с богатырём у (Мировой) реки или с «богатырём на дубе» — Добрыней или Алёшей? Так, в мифологическом ключе, наши предки описывали одно из важнейших событий времён складывания ранней восточнославянской государственности – замена старого князя молодым.

Своим голосом или свистом зверь стремится уничтожить все дубы, но один из них, явно Мировое Древо, устоял. На нём и находится герой (очень напоминающий бога грозы), сравниваемый с сизым орлом – воплощением громовержца: Вскричал, взгаркнул тут Устиман-зверь / Своим громким голосом: / Все сыры дубы с кореньев поломалися, / А быстра река Яикушка возмутилася; / Устоял только один сыр матёрый дуб. / На дубу на том сидел не сизой орёл, / Не сизой орёл, удалый добрый молодец. Далее он стреляет во врага: Попадал же он Устину-зверю в ретиво сердце; / И падал тут Устиман-зверь на мать сыру землю: / Застонала мать сыра земля и расступилася, / Пожрала она зверя лютого, / Самого Устимана разбойника. Мёртвый старый князь, разумеется, мыслился как ушедшим в лоно своей матери и жены – Земли (Великой Матери). Без санкции Великой Матери подобное невозможно. Перед нами, в своей основе, ещё матриархальное общество.

Интересно, что образ Перуна как «бога на дубе», судя по всему, заменил образ Великой Матери «на дубе», владыки жизни и смерти, ударом прутика превращающей в хрустальные камни живые существа, который мы видим в саратовской сказке. В календарном фольклоре известен и образ девушки, сидящей в тереме на берёзе (Мировом Древе), что отсылает примерно к тем же представлениям. В другом уральском казачьем эпическом тексте, где убийцей страшного зверя представлен именно Алёша, и он так же, как и безымянный герой в «рождении Перуна», просит благословения у матери, он изрубил врага на мелки части, / раскидал его Алёша по чисту полю, / По чисту полю, по раздольицу, т.е. поступил так же, как поступали и с индоарийским демоном Вритрой, и с жертвой. Вспомним здесь и мотив создания мира из тела поверженного хтонического чудовища, который был распространён у различных народов.

В другом тексте, записанном в Ордынске, чудовищный, демонический облик лютого зверя Скимена, главы не различающегося в сознании сказителя стада звериного (змеиного), парадоксально, с точки зрения образности Нового времени, соединён со «звёздными» глазами и «блистающим» обличьем: Из далеча, из чиста поля, / Из того было раздольица из широкого, / Выбегает оттуда стадо-стадечко, / Не стадо это, стадечко змеиное, / Не змеино это стадечко – звериное, / Наперёд бежит собака лютый Скимен-зверь. / На Скимене шёрсточка опрокинулась, / На нём она шёрсточка булатная, / И не булатна на нём шёрсточка – серебряная, / А серебряная шёрсточка – золочёная, / На каждой шёрсточке по жемчужинке. / У него рыло, как восторо копьё, / Уши – калены стрелы, / Глаза у него как ясны звезды… Наименование его собакой, здесь воспринимающееся скорее как ругательство, возможно, изначально подчёркивало хтоническое происхождение этого существа, аналогичного не только предводителю зверей-змей, но и подземным чудовищным собакам русской сказки. Булатной шерстью он напоминает железных врагов Руси. Так, у Тита, осадившего Киев, длина – двадцать сажен, ширина – три сажени, голова – как пивной котёл. Это обычное для русского фольклора описание врага-чудовища. Но в данном тексте имеются и следующие дополнения. У Тита ноги – как ясени, руки – железные, персты – как копья булатные. Это ещё один пример того, как двойственный прежде облик сверхъестественного существа как бы раздваивался, причём его чудовищные черты присваивались уже только врагам, сближавшимся в общественном сознании с демонами.

Автор: Лисюченко Игорь Васильевич

__________________________________________________________

* Мнение редакции Фонда может не совпадать с мнением автора

Читайте на нашем сайте другие интересные статьи из рубрики «Знаете ли Вы?»